Она берет мою руку и поднимается. Ее рука обвивает мою шею. А мои руки ложатся ей на талию, стараюсь их не сжимать. С легкостью мы начинаем вращаться.

Сглатываю с трудом, когда ее круглые темные глаза смотрят на меня без разочарования или злости или боли. Сейчас я вижу в них теплоту, как в горячем шоколаде. У меня слабеют колени. Провожу рукой по ее позвоночнику вверх к голове. Она поворачивает лицо и припадает к моей груди. А я прижимаю ее к себе — крепче.

Я бы хотел вам рассказать, какого это чувствовать. Держать ее опять в своих руках. Обнимать ее, наконец-то, прижимать ее тело к своему.

Я бы хотел, но не могу.

Потому что нет таких слов — в английском или другом языке — которые могли хотя бы приблизительно описать это.

Я вдыхаю сладкий цветочный аромат ее волос. Если бы газ камере смертников имел такой же запах?

Каждый смертник умирал бы с улыбкой на лице.

Она не поднимает головы, когда шепчет:

— Дрю?

— Ммм?

— Я хочу что б ты знал… я прощаю тебя… за то, что ты сказал в тот день в офисе. Я верю, что ты этого не хотел.

— Спасибо.

— И, оглядываясь назад, я понимаю, что и сама была не лучше. Я могла бы что-нибудь сказать, дать тебе… заверить тебя насчет моих чувств… до того, как пошла разговаривать с Билли. Мне жаль, что я этого не сделала.

— Я это ценю.

А потом ее голос меняется, становится тише.

Мрачным.

— Но это ничего не меняет.

Вожу своим пальцем по ее коже на шее.

— Конечно, меняет. Это все меняет.

Она поднимает голову.

— Я не могу быть с тобой, Дрю.

— Нет, можешь.

Она смотрит на мою грудь, когда пытается объяснить.

— У меня есть цели. Желания. Ради которых я много работала, многим жертвовала.

— И я хочу видеть, как ты всего этого добиваешься, Кейт. Хочу помогать тебе превращать твои мечты в реальность. Все до единой.

Она смотрит вверх. Теперь ее глаза молят… о понимании. Прощении.

— Когда Билли меня бросил, мне было грустно. Было больно. Но у меня были силы идти дальше. Я не сломалась. А с тобой… по-другому. Сильнее. И я не горжусь тем, что признаю, что если у нас не получится, я не смогу собрать себя по кусочкам и двигаться дальше. Ты можешь… ты можешь сломать меня, Дрю.

— Но я этого не сделаю.

Касаюсь рукой ее щеки. И она прижимается к ней.

— Я знаю, что это такое — потерять тебя, Кейт. И я никогда не хочу пережить этого снова. Я человек, который знает, чего он хочет, помнишь? А я хочу тебя.

Она тихонько качает головой.

— Ты хочешь меня сейчас. Но что насчет…

— Я хочу тебя сейчас, и я буду хотеть тебя завтра, и послезавтра. И через десять тысяч дней тоже. Разве ты не видела послания в небе?

— Ты можешь передумать.

— Я могу получить удар молнией. Или быть съеденным акулой. И это намного вероятнее, чем когда-нибудь настанет день, когда я не захочу тебя. Поверь мне.

И, кажется, в этом и есть проблема, так?

Какое-то время она внимательно смотрит на меня, затем ее взгляд падает на пол. Песня заканчивается. И она начинает отстраняться от меня.

— Прости, Дрю. Я просто… не могу.

Пытаюсь держаться за нее. Как утопающий хватается за спасательный жилет.

— Кейт…

— Мне надо идти.

Нет нет нет нет.Я теряю ее.

— Не делай этого.

Ее взгляд становится тяжелым, как жидкая лава, когда остывает и превращается в черный камень.

— Твое время практически истекло. Это было чудесно. Но…

Этого не может быть. Это все равно, что наблюдать за тем, как твой ресивер [31] выпускает из рук мяч, когда остается двадцать секунд до конца игры. Она поворачивается к двери. Но я хватаю ее за руку и заставляю посмотреть на меня.

У меня отчаянный голос. Потому что я в отчаянии.

— Просто подожди. Ты не можешь уйти сейчас. Я хочу показать тебе кое-что еще. Дай мне десять минут. Пожалуйста, Кейт.

Посмотрите на ее лицо. Вот прямо сейчас.

Она хочет остаться. Нет, она хочет, чтобы я ее убедил остаться. Дал ей причину поверить мне еще раз. И если не сейчас, то ничего уже на этой земле не поможет.

— Хорошо, Дрю. Еще десять минут.

Выпускаю воздух из легких.

— Спасибо.

Отпускаю ее руку и беру со стула черный шелковый шарф и поднимаю его вверх.

— Снимать его нельзя пока я не скажу, ладно?

На нее накатывает подозрение.

— Это что, своеобразная сексуальная штучка?

Я усмехаюсь.

— Нет, но мне нравится ход твоих мыслей.

Она закатывает глаза к потолку, как раз перед тем, как я закрываю их шарфом, и ее мир становится черным.

Глава 27

Любой новый сотрудник Эвансов, Райнхартов и Фишеров делает ремонт в своем кабинете. И мы не единственная компания с такой политикой. Хорошая компания та, которая заставляет своих сотрудников думать так, будто часть компании принадлежит им. Цвет стен и мебель — на выбор работника, и в такой компании, как наша цветовая палитра довольно широкая. Вот где я брал вдохновение. Вот как я смог понять, что нравится Кейт.

Слава Богу, она не любительница цветочков. Ей нравятся полоски, узоры и природные тона. Зачем я вам это рассказываю, спросите вы? Причем здесь все это?

Помните Пещеру Бэтмана, да? Мой домашний кабинет. Мое детище. Моя строго мужская территория? Что ж, теперь он поменял пол. Нет, на самом деле не так кардинально. Сейчас он больше гермофродит.

Смотрите.

Включаю свет и веду Кейт на середину комнаты. Потом развязываю ей глаза.

Они становятся большими.

— О, мой…

Бывшие бордовые стены сейчас нежно-голубого цвета. Английские кожаные кресла теперь в прошлом. На их месте стоят два диванчика в полоску теплых оттенков и темно-синего цвета, как и стены. Мой стол сдвинут влево, чтобы освободить место для светло вишневого стола, который бок о бок стоит с моим, как жених и невеста на свадьбе. На панорамном окне за столами висят шторы из того же материала, что и диванчики. А игральный стол все еще в углу. Но теперь на нем имеется твердое коричневое покрытие, на котором стоит цветок с большими листьями. Вообще, я не любитель цветов. Цветовод из меня никакой. Но дизайнер интерьера сказал, что женщины любят разводить цветы. И еще какую-то фигню про желания заботиться о ком-то.

Просто удивительно, что можно сделать за короткий период времени, когда в твоем распоряжении дизайнер с командой рабочих, и деньги не играют роли, правильно? Но вот повесить шторы, это самое хреновое. Я делал это сам, хотел к чему-нибудь приложить свою руку. Несколько раз я чуть не разбил гардиной окно, прежде чем повесил их ровно.

Внимательно слежу за лицом Кейт. Но не могу сказать, о чем она думает. У нее непроницаемое выражение лица. Она ошеломлена. Как будто на ее глазах совершили двойное убийство.

С трудом сглатываю комок в горле. И собираюсь сделать самый важный шаг в моей жизни:

— Я еще раз посмотрел Дневник Памяти.

Все равно скучный.

Хотя…

— Теперь я понимаю, почему Ной переделал комнату в художественную студию для Элли. Не потому что он был подкаблучником, а потому что у него не было другого выбора. Она была всем для него. Не важно, что он сделал, для него всегда существовала только она. Единственное, что он мог сделать, это создать эту студию и молиться Богу, что однажды она сможет ей воспользоваться. Вот сейчас я чувствую то же самое по отношению к тебе. Поэтому я сделал это, — обвожу рукой комнату, — потому что я хочу, чтобы ты была в моей жизни, Кейт. Постоянно.

Ее глаза смотрят на меня. И в них блестят слезы.

— Я хочу, чтобы ты переехала сюда. Я хочу засыпать каждую ночь, уткнувшись лицом в твои волосы. И хочу просыпаться каждое утро, обнимая тебя. Хочу, чтобы мы вместе проводили все выходные и без одежды. Хочу честных споров с тобой, а потом грязного секса в качестве примирения.